Дж.П. Морган, Морган, биографии великих бизнесменов

«Нищий» куратор Wall-Street

(1837 г. — 1913 г.)

Крупнейший американский предприниматель. Создатель первой финансовой империи в США. Основатель шести индустриальных гигантов: «Америкэн Телефон-энд-Телеграф», «Дженерал электрик», «Интернэшнл Харвестер», «Юнайтед Стейтс Стил корпорэйшен», «Вестингхауз электрик корпорэйшен» и «Вестерн Юнион».

Реклама
Конец рекламы

morganДжон Пирпонт Морган родился в 1837 году в США. А в конце девятнадцатого века ни у одного человека в американском финансовом мире не было более высокой репутации, чем у него, известного друзьям и врагам под именем Юпитера — правителя небес, величайшего из великих. Не занимая никакой государственной должности, Дж. П. Морган контролировал массовый перелив капитала из Европы в Соединённые Штаты. Не произведя за свою жизнь ни единой вещи, он помог создать современную индустриальную экономику. На закате своих лет Морган даже спас от краха Нью-йоркскую Фондовую Биржу, фактически действуя на свой собственный страх и риск.

В детстве он был слабым и болезненным мальчиком — детектив Питер Фортескью, известный специалист по приватным расследованиям, подробно описал это в своих бумагах. Кожные болезни, воспаления лёгких, артрит, лёгкая эпилепсия — соседи говорили, что у маленького Джона дурная кровь, и это было чистой воды правдой.

Пайерпонты, давшие жизнь матушке Джона, отличались старинным происхождением и… явными признаками вырождения рода. К концу XIX века от былого великолепия их рода остались лишь хорошие манеры, передающиеся из поколения в поколение, да тяга к изящному: преподобный Джон Пайерпонт, священник одной из бостонских церквей, читал отличные проповеди, кормил жену и шестерых детей, писал плохие стихи и выделялся в толпе сияющими голубыми глазами и огромным красным носом. (Эта болезнь у Пайерпонтов была наследственной — к старости нос Джона Пайерпонта Моргана разросся до фантастических размеров.) Миссис Пайерпонт страдала истерическими припадками и тяжёлым дерматозом. Супружеские обязанности она выполнять не могла и страшно переживала из-за своей внешности, так что жизнь бедного пастора временами становилась адом. Их дочь, Джульетта Пайерпонт, тоже унаследовала кожное заболевание — но не от матери, а от отца, страдавшего розацеей. Тем не менее она была довольно хорошенькой девушкой: влюбившийся в неё Джуниус Спенсер Морган считался самым завидным женихом среди бостонских бизнесменов средней руки.

Джуниус начал с простой торговли, а к сорока годам обладал капиталом в несколько миллионов долларов и был компаньоном знаменитого миллионера Пибоди. Сына Морган-старший воспитывал железной рукой — наследник должен был превзойти отца. В изложении детектива Фортескью история маленького Джона Пайерпонта Моргана читалась как роман Диккенса: хрупкий, хлюпающий вечно заложенным носом, подверженный нервным срывам и внезапным конвульсиям, ломоте в костях, мигреням и простудам мальчик рос под непрестанным отцовским напором — маленький инвалид должен быть всегда и везде первым. Отец следил за тем, чтобы сын правильно выбирал себе друзей, частенько переводил его из школы в школу и не баловал душевным теплом — мальчику, по полгода проводившему в постели, отчаянно не хватало любви. Морган-старший был стопроцентным викторианцем: суровым, замкнутым, не пускавшим никого к себе в душу. У матери на десятом году супружества окончательно сдали нервы, и она навсегда замкнулась в своём унылом мирке, полном настоящих и выдуманных страданий и сетований на загубленную молодость. А Джон Пайерпонт Морган, несмотря на все эти обстоятельства, исхитрялся расти смышлёным, весёлым и бойким мальчишкой. Он никогда не делал уроков и тем не менее отлично учился, обожал животных и ужасно любил экскурсии в лес и в горы. До тех пор, пока ему не исполнилось двенадцать лет, никакой Салли Вест в его жизни не было — за это детектив Фортескью был готов поручиться своей профессиональной репутацией.

Юношеским периодом жизни отца Луиза Морган поручила заниматься другому человеку — Карл Хендерсен и скрупулёзно составил список всех девочек, с которыми дружил юный Джон, разыскал всех девушек, за которыми он, повзрослев и оперившись, пробовал волочиться. Прочитав этот объёмистый, насчитывавший несколько десятков страниц труд, Луиза была растрогана: ей стало отчаянно жаль папочку. У неё было хорошее воображение, и она в красках представила себе его вступление в самостоятельную жизнь, прелюдию к первым романам: двое слуг вылезают из просторной семейной кареты и, тяжело ступая, поднимаются по сходням пришвартованного в бостонском порту колёсного парохода. Они тащат большие носилки, на которых скрючившись лежит бледный, как писчая бумага, подросток: шесть месяцев назад Джон весил 67 килограммов, теперь же в нём оставалось чуть больше пятидесяти.

Родители отправили сына на Азорские острова после того, как у него обострилась ревматическая лихорадка — Джон пролежал в постели полгода. Школу, где он успел стать одним из первых учеников, ему пришлось бросить. Джуниус Спенсер Морган решил, что южное солнце пойдёт на пользу его отпрыску. На корабле мальчик ожил, а на Азорских островах просто расцвёл. Джон съедал в день полтора десятка апельсинов и толстел так, что на нём не застёгивались штаны. У него по-прежнему всё время что-то болело, но он научился не обращать на это внимания.

Он переживал из-за того, что на лбу высыпали прыщи (сыпь будет мучить Моргана всю жизнь — судя по всему, болезнь была наследственной), и тем не менее волочился за всеми хорошенькими девушками в округе. К отчёту был приложен подробный список итальянок и португалок, которым юный девственник дарил цветы и конфеты и которых он, не изменяя фамильной верности протестантской церкви, исправно сопровождал на утренние мессы. Луиза Морган не нашла среди них Салли Вест, зато прослезилась над отправленными с Азорских островов письмами, которые Карл Хендерсен разыскал в семейном архиве.

Юный Джон Морган пенял родителям за то, что они ему «почти не пишут»: ему очень одиноко, и он даже завёл себе канарейку, «чтобы было о ком заботиться и чтобы время проходило приятнее». Бедняга отчаянно тосковал — родители и дома не слишком баловали его вниманием, а на Азорских островах пятнадцатилетний мальчишка и вовсе почувствовал себя покинутым. В свой день рождения он получил письмо от отца: тот велел ему заботиться о здоровье, сообщал, что скоро он снова пойдёт в школу и ему придётся много работать — надо будет догонять одноклассников. О дне рождения сына Джуниус даже не упомянул, и Джонни разрыдался прямо над папиным письмом.

Морган-старший сдержал своё слово — вернувшись с Азорских островов, мальчик работал как вол, а через год его отправили в Швейцарию, где он должен был завершить образование.

Там Джон Морган в совершенстве овладел немецким и французским и по уши влюбился в молоденькую, кудрявую, чуть-чуть косящую мисс Хоффман, племянницу отцовских друзей. Он хотел даже сделать ей предложение, но вовремя узнал, что девушка уже обручена. Из Женевы, Морган переехал в Лондон, где обошёл все столичные музеи, завязал много полезных деловых знакомств и расстался наконец с проклятой невинностью, соблазнив хорошенькую горничную. Но и её, к величайшему огорчению начинающей терять терпение Луизы Морган, звали не Салли Вест.

Вскоре Джон Морган вернулся в Америку: началась война Севера и Юга, и для человека, знающего толк в коммерции, она могла обернуться золотым дождём. Грязь, кровь, марши и контрмарши: генерал Джексон гоняется за генералом Шерманом, генерал Грант теснит генерала Ли — а их солдатам нужны сапоги и винтовки, английским фабрикам, отрезанным от своих поставщиков-плантаторов флотом северян, необходим южный хлопок. Отец и сын Морганы проворачивают одну спекуляцию за другой; при этом Джон обнаруживает такой вкус к бизнесу и показывает такую деловую прыть, что Моргану-старшему иногда становится просто не по себе.

То, что спустя пару десятков лет сделает Джона Моргана самым известным Морганом на свете, проявляется уже сейчас: он холоден, расчётлив, безжалостен к конкурентам и компаньонам, к тому же склонен к чрезмерному риску. Джуниус брюзжит, жалуется на то, что перестаёт понимать сына, говорит, что христианин должен больше думать о ближних, но остановить Джона Пайерпонта Моргана уже невозможно. Самая совершенная в мире машина по зарабатыванию денег начала набирать обороты — он получает по двадцать, сорок, сто тысяч долларов в год, и все, кто его знает, понимают, что это только начало.

Джон Морган на подъёме — и тут к нему приходит самая большая любовь его жизни. Амелия Стергис была дочкой железнодорожного магната, она прекрасно пела, отлично шила, была хрупка, мила, безукоризненно воспитана и смотрела на мир большими удивлёнными голубыми глазами. Джон ухаживал за Мими на благотворительных вечерах, сопровождал её во время морского путешествия в Англию и бешено ревновал к ухаживавшему за девушкой помощнику капитана. Когда она простудилась, Джон Морган кружил вокруг её дома, как щегол у кормушки, а как только Амелия немного окрепла, выводил её на прогулки.

Дела шли. Морган занялся военными ссудами, которые были нужны федеральному правительству как воздух — он размещал американские займы в Лондоне и понемногу становился одним из главных специалистов в этом деле. Девушка, которую он любил, считалась одной из лучших партий в Нью-Йорке. И вдруг в его судьбе что-то надломилось.

Мими заболела: кашель сменялся рвотой, она плохо спала, худела и бледнела, в её доме все чаще звучало страшное слово «туберкулёз»— в середине XIX века лечить его не умели. Отец посоветовал Джону расторгнуть помолвку, но тот и слушать об этом не хотел — ему было очень хорошо с Мими, заменить её не могла никакая другая женщина.

Во время свадьбы Амелия, боясь упасть, опиралась на руку Джона, а весь следующий день пролежала в постели. Когда ей стало лучше, супруги отправились в свадебное путешествие. Парижские врачи подтвердили диагноз, и из Франции им пришлось отправиться в Алжир. Джон Морган забросил бизнес: он целыми днями просиживал около жены, утром на руках выносил её к морю, вечерами пек для неё яблоки в камине. Так продолжалось полтора месяца, затем врачи сказали, что у миссис Морган поражено и второе лёгкое. Мими пила рыбий жир, ослиное молоко, глотала пилюли и потихоньку угасала. Джон купил ей канареек и соловьёв, каждый день приносил цветы и надеялся на лучшее.

Она уже умирала, когда отец вызвал его в Париж — надо было утрясти кое-какие дела, связанные с их общим бизнесом. Джон провёл с ним только сутки. На следующий день он купил билет на пароход и помчался обратно. К его возвращению Мими уже отказывалась от еды и почти не могла говорить. Он припал головой к подушке, она поцеловала его в висок. Джон Морган всю ночь просидел у постели жены, а к утру мать Мими, достопочтенная миссис Стергис, услышала всхлипы и стоны и, вбежав в комнату, увидела, что Джон, стоя на коленях перед кроватью, рыдает и просит её покойную дочь сказать ему хоть что-нибудь…

Джон Пирпонт Морган отвёз гроб со своей любимой в Нью-Йорк: неповоротливый колёсный пароход несколько недель пробирался через штормящее море, и он часами простаивал на палубе под противно секущим лицо мелким дождём.

Сколько бы ни писали о Джоне Пирпонте Моргане, всего будет мало. Он был столпом епископальной церкви и щедрым сторонником добрых дел. При жизни Морган субсидировал новое издание молитвенника (Книга общей молитвы), а в 1892 г. передал церкви полмиллиона долларов. Он любил читать Библию и активно участвовал в церковной политике. В конце жизни он вновь подтвердил своё благочестие в завещании, которое начиналось со знаменитых слов: «Я передаю свою душу в руки Спасителя моего в полной уверенности, что, ублажив её и омыв в Своей драгоценнейшей крови, Он представит её безупречной пред ликом моего небесного отца…». Сам Папа Римский испытал большое горе, когда в марте 1913 г. Морган скончался в Риме от серьёзной болезни. Однако даже если Морган и стал богом денег, всё равно он был отнюдь не святым.

Его первой женой была Эмилия Стерджес, дочь богатого нью-йоркского коммерсанта и покровителя искусств. Обоим было по 20 лет. В 1861 г., через четыре года после встречи, молодые поженились, но к тому времени Эмилия была настолько больна, что Моргану пришлось поддерживать её у алтаря. В Париже, где был поставлен окончательный диагноз — туберкулёз, Морган каждый день носил её вверх и вниз по семи лестничным пролётам, чтобы она могла вести хотя бы псевдонормальную жизнь, но все тщетно. Через четыре месяца после свадьбы Элис Стерджес умерла. В некоторых отношениях, утверждает биограф Моргана Джин Страуз, он так и не смог оправиться от этой потери. Тремя годами позже Морган женился на Фрэнсис Луизе Трейси, но этот союз, похоже, так никогда и не сложился. Морган любил толпу, город, напряжённую работу и привилегии, достающиеся тем, кто находится в центре жизни. По мере того, как росло его личное богатство, он становился серьёзным покровителем искусств. Фрэнсис же хотела тихой пригородной жизни; искусство её не интересовало.

Их брак продлился до самой смерти Фэнни (так называли Фрэнсис), но примерно с 1880 г. Морган все чаще оказывался от неё по другую сторону океана. Весну и лето он обычно проводил в Европе, часто с любовницей; когда возвращался, Фэнни сама отбывала в Европу с одной из их дочерей, шофёром и платной компаньонкой. Любовниц — постоянных и случайных — становилось всё больше и больше. Морган истратил 1 миллион долларов на строительство в Нью-Йорке родильного дома «Лаинг инн» и до конца своей жизни ежегодно передавал ему по 100 тысяч долларов. Такая щедрость объясняется тем, что возглавлявший это заведение акушер был лучшим Другом Моргана. Впрочем, сплетники утверждали, будто основной работой больницы было разбираться с беременностями пассий ловеласа.

Как известно, власть — мощный афродизиак, а у Моргана было много власти — и не только в финансовом смысле. Великий фотограф Эдвард Стайкен говорил, что глядеть в глаза Моргану всё равно, что изучать фары приближающегося локомотива. Если вы не могли сойти с рельсов, говорил Стайкен, становилось жутко. Одна знавшая его женщина рассказывала, что, когда Морган «входил в комнату, чувствовалось что-то электрическое. Он был как король».

Джон Морган имел репутацию человека с имперскими замашками, и у него были все атрибуты власти. Коллекция предметов искусства, стоившая десятки миллионов долларов; городской дом на пересечении Мэдисон-авеню и 36-й улицы в Манхэттене, купленный в 1880 г.; библиотека по соседству, спроектированная для него Чарльзом Маккимом в начале 1900-х гг. и вместившая большое собрание книг Моргана; Крэгстон — загородный дом на реке Гудзон; яхты, вероятно, самые роскошные в мире (все они носили имя «Корсар», и следующая была больше, чем предыдущая). Первого «Корсара», 183-футового красавца, Морган купил в 1882 г. Когда Джей Гоулд и Джеймс Гордон Беннетт приобрели более длинные яхты, Морган продал первого «Корсара» и построил второго, 241-футового, а когда тот был реквизирован для испано-американской войны, он сделал третьего — более 280 футов, длиной почти с футбольное поле.

Однако, несмотря на великосветскую жизнь и то, что в жилах Моргана текла «голубая» кровь, во многих отношениях он был больше меритократом, чем аристократом. Постоянно искал компетентных, интересных, оригинальных людей, а когда находил, обеспечивал их ресурсами, чтобы они могли доказать своё призвание, не оглядываясь на прошлое.

Библиотекарь Моргана Белль Грин, в поисках новых приобретений вдоль и поперёк изъездившая Европу и пользовавшаяся его абсолютным доверием, была урождённой Белль Гринер. Её отец, как обнаружила Джин Страуз, собирая материалы для книги «Морган: американский финансист» (Morgan: American Financier), был первым чернокожим, окончившим Гарвардский университет. Страуз подозревает, что даже если бы Морган узнал о расовом происхождении Белль, то не стал бы придавать этому значения: найдя талант, он уже не расставался с ним. И не случайно, когда Томас Эдисон начал подавать в дома электричество от своей электростанции на Перл-стрит на юге Манхэттена, самым первым был электрифицирован Уолл-стритский офис Джона Пирпонта Моргана. Наполовину Джеймс Ватт и наполовину Мэтью Боултон, Эдисон обладал и предпринимательским талантом, и изобретательским гением, а у Моргана был отменный нюх на хорошие идеи.

Джон Морган был великим финансистом своего времени, одним из наиболее активных общественных деятелей Америки. Президенты консультировались с ним. В своих частых европейских поездках он встречался с лордами и леди. При этом он был болезненно застенчивым, замкнутым, почти скрытным, очень неприветливым в общении с деловыми партнёрами человеком и чрезвычайно капризничал, когда ему возражали.

«Он был известен своим немногословием, часто сводившимся к словам «да» или «нет», — писал романист Джон Дос Пассос, описывая Моргана в книге «Девятнадцать-девятнадцать» (Nineteen-Nineteen), — а также своей манерой внезапно выпаливать их в лицо посетителю, и особенным жестом руки, означавшим, «что я получу от этого?»

Морган был болезненным, как ребёнок, и страдал от неожиданных припадков, воспаления горла и головных болей. В ранней молодости его страшно мучили угри, которые, вероятно, предвещали ринофиму, так изуродовавшую его нос в более поздние годы. В пятнадцатилетнем возрасте Моргана одного отправили на Азоры, чтобы он смог поправиться после ревматической лихорадки, и чувство одиночества стало началом депрессии, которая прошла через всю его жизнь. Будучи взрослым, Морган принимал решения, изменявшие лицо промышленности, но механизм принятия этих решений оставался тайной даже для его ближайшего окружения. Один из его партнёров говорил: «С ним невозможно о чём-либо разговаривать. Максимум, что от него услышишь, — это невнятное мычание». Другой близкий друг описал его как «очень интуитивного и инстинктивного человека. Он не мог сесть и рационально анализировать проблему. А если и мог бы, то не сумел бы сообщить вам об этом». Часто, когда его что-то по-настоящему припекало, Морган удалялся в свой внутренний офис с двумя колодами карт, чтобы разложить двойной пасьянс «Миссис Милликен», и в процессе перемещения карт с места на место нужные ответы приходили к нему сами.

Морган трижды помогал спасти Соединённые Штаты и, возможно, глобальную экономику — во время паник 1873 и 1893 гг. и кризиса Уолл-стрита 1907 г. Все три случая ещё больше подняли его статус и репутацию, так что весь мир готов был доверить свои деньги Дж. П. Моргану. «Война и паника на фондовой бирже, банкротства, военные займы шли только на пользу Моргану», — пишет Дос Пассос. Однако на самом деле всё было не так просто.

Морган не просто так пришёл в банковское дело. Его отец, Джуниус Спенсер Морган, был весьма преуспевающим коммерсантом, располагавшим собственными офисами в Харт-форде, штат Коннектикут, а позднее в Бостоне. Джуниус Морган, однако, имел большие амбиции. Он хотел создать в Америке то, что Ротшильдам и братьям Бэрингам удалось сделать в Европе: не просто мощные банки, а этакого осьминога с щупальцами, охватывающими весь глобальный банковский бизнес и достигающими каждого уголка американской промышленности. Именно с этой целью в 1854 г. Джуниус Морган направился в Лондон. Ротшильды упустили этот исторический момент; они имели в Америке всего одного агента для ведения своих Дел. Бэринги также не сумели проникнуть на американский рынок: потенциально высокие прибыли от вложения капитала слишком часто сопровождались неприемлемо высокими рисками. Джуниус Морган не пропустил момент, а его сын, Джон Пирпонт, пор доставил европейским инвесторам все нужные гарантии, что деньги отправленные ими за океан, окажутся в надёжных и ответственных руках. Чтобы такое стало возможным, Джуниус должен был во всех отношениях правильно подготовить сына.

Первым уроком было: никаких спекулятивных инвестиций. И Джуниус Морган, не жалевший для сына критики, выдавал её усердно. «Как мог ты быть настолько опрометчивым и бездумным?» — однажды кричал он на Пирпонта, когда тот вложил деньги в пять акций «Пасифик молл энд стимшип кампани». Урок был усвоен, когда сын, продержав акции вопреки воле отца, всё же был вынужден продать их с убытком.

Второй урок вытекал из первого: человеку, склонному к спекуляции, нельзя доверять капиталы других, потому что, в конце концов, доверие строится на характере и репутации. На последнем году жизни, давая показания в комитете Палаты представителей собравшимся по поводу безграничной власти, которую Морган имел над экономической жизнью страны, Джон Пирпонт сказал: «Кредит основывается прежде всего не на деньгах или собственности. Самое главное — характер, а это деньги не могут купить… Человек, которому я не доверяю, не смог бы получить у меня ни пенса даже за все кости христианского мира».

Из двух уроков вытекало и всё остальное: чтобы заслужить доверие, надо быть благоразумным. Быть благоразумным — значит, осуществлять контроль. Чтобы эффективно осуществлять контроль, необходимо концентрировать капитал. Сведите все три формулы в одну — и вы получите процесс, названный морганизацией.

Первыми были морганизированы железные дороги. В 1867 г, (в это время Моргану исполнилось 30 лет) они разрастались бешеными темпами. Следовательно, потребность в инвестиционном капитале была невероятно велика. Железные дороги стали опорой, которая, наконец, сплотила разобщённую американскую экономику. Но им самим требовалось то, чем мог похвастать торговый банк Джуниуса Моргана и его сына: характер, репутация, честность. Ведь «Креди Мобилье» оказался лишь наиболее эффектной аферой в целой серии мошенничеств с железными дорогами.

Для сбора денег на финансирование строительства железных дорог «Морган Банк» продавал облигации прежде всего европейским инвесторам и главным образом через свои лондонские офисы. Чтобы гарантировать, что держатели этих облигаций не погорят, банк тщательно контролировал дела железнодорожных компаний, на имена которых выпущены облигации. В случае банкротства компаний в дело вмешался бы сам Морган, чтобы уволить некомпетентное руководство, нанять новых менеджеров, реорганизовать компанию, реструктурировать её финансы и, наконец, назначить новый совет директоров.

Со временем слабые железнодорожные компании, не сумевшие привлечь новый капитал, в основном потому что не смогли завоевать доверия Дж. П. Моргана, выдавливались из бизнеса. В результате в этой отрасли экономики, которая ранее характеризовалась самой жестокой, часто безжалостной конкуренцией, остались только самые лучшие предприятия. Многие из них, например, «Балтимор энд Огайо рэйлрод» и «Нотерн пасифик», реорганизовал сам Морган. Там, где локальные войны угрожали расстроить гармонию создаваемой им структуры, Морган вмешивался лично, чтобы восстановить мир — чаще всего в споры между железными дорогами Пенсильвании и производителями угля в этом штате. Так, влияние «Морган Банка» распространилось по всей железнодорожной отрасли: к началу нового столетия под финансовым контролем Джона Пирпонта находилось приблизительно пять тысяч миль путей. Инвесторы, доверившиеся «Морган Банку», были вознаграждены: сконцентрированный контроль означал, что капитал можно заставить работать на самого себя, вместо того чтобы бесконечно тратить его на борьбу с конкуренцией. В результате власть банка (и Моргана) росла почти экспоненциально.

Что сработало для железных дорог, сработало и для неоперившейся электрической промышленности, сельскохозяйственного оборудования, стали и коммуникаций. Отпечаток деятельности Моргана все ещё лежит на основных компаниях, котирующихся на Нью-Йоркской Фондовой бирже. Через десять лет после того, как Эдисон осветил Уолл-стритовский офис Моргана, банкир создал компанию «Дженерал Электрик». Это единственный компонент оригинального индекса Доу-Джонса, впервые опубликованного в 1896 г остающийся частью этого индекса сотню лет спустя. Затем появились «Интернэшнл харвестер» и «AT&T». Эти компании образованы при поддержке Моргана с целью концентрации контроля и устранения убийственной конкуренции. В 1901 г. Морган создал синдикат, уплативший Эндрю Карнеги 480 миллионов долларов за его стальную компанию (сам Карнеги получил от сделки ровно половину этой суммы). В свою очередь компания «Карнеги стил» стала центром «Ю-Эс-стил», первой миллиардо-долларовой корпорации мира.

Как ни велика роль Дж. П. Моргана в формировании современной индустриальной экономики, ещё больше он сделал для Америки как таковой. Он подавлял финансовые паники, периодически охватывавшие страну. Морган родился во время второй администрации Эндрю Джексона, как раз тогда, когда был успешно разогнан Второй банк Соединённых Штатов (Second Bank of the United States). Умер банкир меньше чем за восемь месяцев до появления Федеральной резервной системы. В значительной степени она создана вследствие общего шока, вызванного масштабами власти Моргана над экономической жизнью Америки. В интервале, границы которого почти точно совпадают с датами жизни и смерти великого предпринимателя, не было другого центрального банка, кроме банка Дж. П. Моргана.

Джон Кеннет Гелбрейт отметил, что на протяжении девятнадцатого столетия паника охватывала американскую экономику примерно каждые двадцать лет, то есть через такой отрезок времени, который заставлял публику забыть о прошлом. Паника 1873 г. вспыхнула из-за краха ведущего банка Филадельфии, «Джей Кук энд кампани», хотя сам Кук стал жертвой перегретой экономики и ухудшающейся обстановки в Европе, все ещё оказывающей мощное влияние на финансовую жизнь Америки. Двадцатью годами позже, в 1893 г., когда Гровер Кливленд начинал второй срок своего президентства, паника могла разразиться вновь. На сей раз способствующими ей факторами были продолжительная депрессия, критическое снижение внешней торговли, вызванное введением в действие тарифа Маккинли, и тяжёлое общее бремя частного долга. Последней каплей, после которой паника всё же разразилась, стал показатель, доступный для всех: уровень золотых резервов в федеральном казначействе. Считалось, что для обеспечения погашения государственных облигаций в золоте достаточно 100 миллионов долларов. Когда 21 апреля 1893 г. резервы впервые упали ниже этой отметки, началась паника. Она бушевала более двух лет, уничтожая банки и компании и загоняя в глубокую депрессию всю нацию.

Морган сыграл основную роль в прекращении паники 1873 г., организовав выпуск облигаций, позволивших федеральному правительству выполнить финансовые обязательства. А в 1893 г. к Моргану, как к единственному человеку в Америке, способному восстановить доверие к казне, обратился сам Гровер Кливленд.

Вот как описал этот момент Джон Дос Пассос:

В панике 1893 г. Морган спас Министерство финансов США, не забыв и об отнюдь не скромной прибыли для самого себя. Золото утекало, страна лежала в руинах, фермеры требовали установления серебряного стандарта, Гровер Кливленд и его кабинет, будучи не в состоянии принять решение, мерили шагами Голубую комнату Белого дома, в Конгрессе произносились речи, в то время как золотые запасы в подкзначействах таяли; бедные люди голодали; армия Гокси (Goxey) шла на Вашингтон; в течение долгого времени Гровер Кливленд не мог заставить себя вызвать представителя денежных воротил Уолл-стрита; Морган сидел в своём номере в Арлингтоне, покуривая сигары и спокойно раскладывая пасьянсы, пока президент, наконец, не послал за ним; у того уже был полностью готовый план остановки золотого кровотечения. После этого всё шло так, как говорил Морган.

План Моргана был прост и доказывал, насколько глубоко созданная система укоренились в экономической жизни страны. Являясь Де-факто центральным банком Америки, в 1895 г. «Морган Банк» предоставил Министерству финансов США 62 миллиона долларов золотом. Вместе с 38 миллионами золотых резервов, остававшихся у Министерства финансов, страна вновь обрела искомый 100-миллионный запас. Общество начало успокаиваться, паника улеглась. Однако уроки, как всегда, усваивались медленно. Немногим больше, чем через десять лет, страна снова оказалась на грани краха.

В октябре 1907 г. 70-летний Морган полностью погрузился в протоколы конвента его любимой епископальной церкви неподалёку от Ричмонда, шт. Вирджиния. И тут из его офиса прибыла пачка телеграмм. Под давлением кувыркающихся на бирже цен несколько видных брокерских фирм были вынуждены закрыться. Если бы цены продолжали скакать, над Уолл-стритом и Фондовой биржей нависла бы серьёзная опасность. Консервативные конгрессмены обвиняли в возникших проблемах Теодора Рузвельта: они утверждали, что его борьба с трестами и чрезмерное регулирование вели крупный капитал к гибели. В «Морган Банке», который помог создать многие предприятия, атакованные Рузвельтом, предвидели более серьёзные последствия дел на бирже: если жертвами кризиса пали крупные брокерские фирмы, за ними наверняка последуют и мелкие. Как только это случится, паника затопит все. Обрушится фондовый рынок, а вместе с ним и национальная экономика.

По сегодняшним понятиям, ситуация была почти наверняка сдерживаемой. Совет директоров Федеральной резервной системы, министр финансов и президент имеют в своём распоряжении макро-и микроэкономические инструменты, о которых на пороге столетия можно было разве что догадываться; у фондовых бирж есть собственные тормоза, чтобы сделать передышку в случае возникновения паники продажи. В 1907 г., как и в 1893 — 1895 гг., существовал только один выход, и он был вне государственного контроля.

Морган подождал, пока закончится церковный конвент, а затем в частном вагоне ночным поездом поспешил назад в Нью-Йорк. Его предупредили, что любое резкое движение может ещё больше напугать уже испуганный рынок. Воскресенье Морган провёл в своей библиотеке в окружении деловых партнёров и помощников. Понедельник в финансовом районе Нью-Йорка начался с суматохи. Тысячи людей толпились на улицах, пытаясь забрать свои деньги из банков. Менеджеры проинструктировали кассиров отсчитывать деньги медленно, но утомительная задержка только подхлёстывала кризис. По мере того как банки по всей стране забирали свои резервы из Нью-Йорка, паника усиливалась, и опасность росла. Морган пробыл в городе меньше недели, когда нью-йоркские должностные лица пришли к нему с известием, что город не может выполнять свои обязательства по выплате заработной платы и в следующий понедельник будет вынужден объявить о банкротстве. Чтобы не допустить такой развязки, были выданы коммерческие банковские кредиты на 100 миллионов долларов, но Уолл-стриту это не помогло.

Почти три недели команда Моргана оценивала финансовые учреждения, решая, кого следует оставить на произвол судьбы, а кто достаточно силён и хорошо управляем, следовательно, заслуживает помощи. Для такой поддержки были собраны сотни миллионов долларов, включая ссуды от самого Министерства финансов США, которое Морган спас двенадцать лет назад. Однако Морган начал сдавать. Он страдал от сильной простуды и почти ничего не ел уже в течение трёх дней, когда руководитель Фондовой биржи пришёл к нему в офис и сообщил, что биржа должна будет закрыться. В ответ банкир покачал головой: закрытие Фондовой биржи приведёт к всеобщей депрессии.

В своей библиотеке Моргану пришлось собрать ведущих банкиров Нью-Йорка — людей, управлявших деньгами, за счёт которых жила Уолл-стрит. Он непреклонно заявил: «Нам нужно 20 миллионов долларов в течение следующих десяти минут, или Фондовая биржа закроется раньше срока». Рассказывают, чтобы добавить моменту драматизма, Морган запер двери библиотеки, поклявшись, что ни один человек не выйдет из неё, пока все деньги не будут собраны. У кого-то другого это могло выглядеть неубедительно, но только не у Моргана, репутация и характер которого в течение сорока лет говорили сами за себя. Президенты банков капитулировали, и паника 1907 г. начала потихоньку снижаться.

Когда новость о спасении распространилась по Фондовой бирже, Морган услышал рёв на другой стороне улицы. Ликующие биржевые трейдеры устроили великому и ужасному Юпитеру овацию.

Семья Морганов ещё не единожды приходила на помощь стране Сын Моргана, Джон Пирпонт-младший, руководил синдикатом который в 1913 г. вновь собрал 100 миллионов долларов, чтобы поддержать кредит Нью-Йорка. В течение Первой мировой войны союзники позаимствовали от компании почти 1,9 миллиарда долларов. Впоследствии «Морган энд Компани» выпустила займов на почти 1,7 миллиарда долларов для восстановления Европы. Для самого Юпитера, однако, паника 1907 г. оказалась лебединой песней.

«На какой-то миг он стал национальным героем, — повествует Джин Страуз. — Толпы приветствовали его, когда он шёл по Уолл-стрит, мировые политические лидеры и банкиры слали телеграммы со словами восхищения… Но чуть позже демократическая нация испугалась, что в руках одного человека оказалась сосредоточена такая большая власть».

31 марта 1913 года Джон Пирпонт Морган умер в возрасте 75 лет. Миллиардер пытался встать в ночь на 31 марта с кровати, твердя перепуганной сиделке, что ему нужно идти в школу.

Его не стало в полдень следующего дня.

Чтобы более не вверять свою судьбу отдельному гражданину, в 1913 г. Соединённые Штаты создали Федеральную резервную систему, вернувшись к концепции центрального банка, от которой отказались почти восемьдесят лет назад. С этого времени страна сама стала своим последним кредитором, а губернаторы системы назначались президентом и были подотчетны Конгрессу.

Конгресс уловил настроения людей, решивших, что время Юпитера прошло. То, что представлялось большим благодеянием, внезапно стало удушением кредитов и капиталов, а американцы никогда не доверяли концентрированному богатству. В 1911 г. конгрессмен от Луизианы Арсэйн Пуджо открыл слушания Конгресса по денежным трестам и их воздействию на общее благосостояние. В декабре 1912 г., уже пережив свой 75-й день рождения, Дж. П. Морган предстал перед комитетом для дачи объяснений, смысл которых был ему непонятен. Неудивительно, что он не уступил ни на дюйм. Меньше чем через четыре месяца он умер.

1 апреля 1913 г. «Нью-Йорк Тайме» опубликовала замечательную статью, возносившую опального финансиста и прекрасно воссоздававшую дух времени, в котором Морган жил и которое помогал создавать.

Мы можем вновь встретить таких людей, как г-н Морган, — великие люди были и до, и после Агамемнона, но мы никогда не увидим другой такой карьеры. Время это ушло. Условия изменились, и г-н Морган, могущественная и доминирующая финансовая фигура, сделал больше, чем любой другой человек, чтобы изменить их. Сорок лет назад, когда он начинал завоёвывать положение здесь и за рубежом, Уолл-стрит был в стадии молодости и обещаний. Тогда не знали власти денег; но с тех пор создана большая часть существующего национального богатства.

Г-н Морган был рождён для лидерства, для конструктивной работы. С его непревзойдёнными способностями, с его характером и доверием, которое он внушал, с его организаторским и руководящим талантом нельзя было не стать лидером, созидателем в сфере американских финансов. Рост экономики в его время оказался потрясающим, и теперь Уолл-стрит уже не нуждается и не может принять индивидуальное руководство. Произойдёт координация усилий, объединение ресурсов, но у г-на Моргана не будет преемника; не будет единственного человека, к которому все будут обращаться за указаниями.

«Тайме» оценила состояние Дж. П. Моргана примерно в 100 миллионов долларов, включая произведения искусства и другие предметы его коллекции, стоившие от 30 до 60 миллионов. Более поздние оценки уменьшили цифру приблизительно до 80 миллионов долларов. В любом случае это огромное состояние, равное примерно полутора—трём миллиардам сегодняшних долларов. Однако на одного человека эта внушительная сумма денег не произвела никакого впечатления. Прочитав отчёт «Тайме» о стоимости активов Моргана, по свидетельству современников, он покачал головой и промолвил: «А если вдуматься, он не был даже богатым человеком». Рассказ этот почти наверняка недостоверен — слишком красиво, чтобы быть правдой, — но человек, которому приписывается эта цитата, был фигурой отнюдь не эфемерной. Это Джон Дэйвисон Рокфеллер.

В списке богатейших американцев всех времён, составленном в 1996 году Майклом Клеппером и Робертом Гантером банкир Джон Пьепонт Морган занял 23-е место. А всего за свою жизнь он создал шесть индустриальных гигантов: «Америкэн Телефон-энд-Телеграф», «Дженерал электрик», «Интернэшнл Харвестер», «Юнайтед Стейтс Стил корпорэйшен», «Вестингхауз электрик корпорэйшен» и «Вестерн Юнион».

— следующий успех

Реклама
Конец рекламы

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.

Сайт был вам полезен? Хотите отблагодарить? Поделитесь ссылкой на статью на каком-нибудь форуме или другом сайте.